Как уже отмечалось, международные споры и вооруженные конфликты возникают и существуют в рамках определенного правопорядка, составляющего своего рода базис исторически обусловленной системы международных отношений. Действующий правопорядок служит также основой для юридической оценки указанных выше социально-политических явлений. Одним из важнейших элементов современного международного правопорядка является принцип запрещения применения силы в международных отношениях.

Как уже отмечалось, в наиболее концентрированном виде этот принцип нашел свое закрепление в п. 4 ст. 2 Устава ООН.

Важнейшее исключение из этого правила составила ст. 51 Устава ООН, согласно которой страны-члены этой организации сохраняют за собой "неотъемлемое право на индивидуальную или коллективную самооборону, если произойдет вооруженное нападение на Члена Организации" и "до тех пор пока СБ не примет мер, необходимых для поддержания международного мира и безопасности".

В своем развитии этот принцип прошел ряд этапов.

Первые попытки не просто регламентировать, а ограничить применение вооруженной силы в межгосударственных отношениях предпринимались на Гаагских конференциях мира 1899 и 1907 гг., на которых, в частности, были приняты конвенции о мирном решении международных столкновении и об ограничении применения силы при взыскании по договорным долговым обязательствам. В период после первой мировой войны наряду с формированием принципа запрещения агрессивной войны постепенно складывалось правило поведения государств,  отражавшее  понимание  необходимости  объединения усилии  для  сохранения  мира  и  предотвращения  произвола  в межгосударственных отношениях.

Статут Лиги наций уже не просто ограничивал право государств -членов Лиги прибегать к войне, но предусматривал применение санкций в отношении тех членов, которые вступили бы в войну в нарушение его постановлений. Согласно ст. 10 Статута, «Члены Лиги обязуются уважать и охранять против всякого внешнего нападения территориальную целостность и существующую политическую независимость всех членов Лиги. В случае нападения, угрозы или опасности нападения Совет указывает меры к обеспечению выполнения этого обязательства». Обязательство, закрепленное в данной статье, еще нельзя было считать принципом коллективного подавления агрессии, поскольку, согласно распространенному в то время пониманию, оно было не гарантией против агрессии, а, по словам Л. Оппенгейма, «гарантией против передачи территорий и изменений политического статуса, которые стремятся навязать при помощи внешней силы" (64). В то же время зафиксированное положение было шагом вперед на пути к формированию принципа коллективного подавления агрессии.

Еще более существенным нововведением в международно-правовую теорию и практику были предусмотренные ст. 16 Статута санкции против члена Лиги, незаконно начавшего войну. Можно считать, что таким образом в международном праве утвердилась точка зрения, согласно которой наиболее серьезные проявления неправомерного образа действий со стороны суверенных государств подлежат подавлению и наказанию совместными усилиями.

В ходе применения механизма санкций Лиги наций выявилось его несовершенство. Во-первых, формально обязательными были только экономические санкции, предусмотренные в п. 1 ст. 16 Статута; военные же санкции применялись факультативно (п. 2 ст. 16). Во-вторых, члены Лиги обладали значительной свободой при установлении ситуации, влекущей за собой применение даже этих обязательных мероприятий: фактически члены Лиги имели дискреционное право определять, имело ли место явно незаконное обращение к войне Конкретные случаи, в которых возникал вопрос о применении санкций (в 1931 и 1932 гг. - конфликты между Японией и Китаем из-за Манчжурии и в районе Шанхая, 1934 и 1935 гг. -конфликт и война между Боливией и Парагваем, 1935 и 1936 гг. -агрессия Италии в Абиссинии и др.), показали слабость разработанной системы и преобладание политических расчетов над силой права.

Продолжением усилий для объявления агрессивной войны вне закона явились принятые Ассамблеей Лиги наций и не вступившие в силу Договор о взаимной помощи 1923 г., (65) и Женевский протокол о мирном разрешении международных споров 1924 г. (66). Оба документа объявляли агрессивную войну международным преступлением. Договор мог усилить механизм санкций, предусмотренных Статутом Лига. В ст. 2 договора содержалось общее обязательство его участников оказывать, совместно или отдельно, друг другу помощь в случае, если один из них станет объектом «агрессивной войны». Договор также поощрял заключение его участниками между собой двусторонних или многосторонних соглашений, дополняющих и уточняющих договор в отношении помощи, которую государства могли бы оказать друг другу. Хотя договор и не был ратифицирован, он может рассматриваться как свидетельство намерения создать правовую основу для коллективного противодействия, включая применение вооруженной силы, агрессии.

В этой связи уместно упомянуть Локарнские договоры 1925 г., особенно Рейнский гарантийный паю 1925 г. между Германией, Францией, Великобританией, Бельгией и Италией, по которому его участники взяли на себя обязательство индивидуально и коллективно гарантировать неприкосновенность некоторых границ в Европе и демилитаризацию Рейнской области в соответствии с Версальским мирным договором 1919 г. В случае несоблюдения кем-либо из участников пакта своих обязательств остальные участники обязывались предоставить помощь той стороне, против которой был бы направлен «неспровоцированный акт агрессии» (ст. 4), но лишь в той мере, «в какой ему это позволяют его географическое положение и особые условия его вооружений» (ст. 11).

Договор об отказе от воины (Парижский пакт) 1928 г., стал первым международно-правовым актом, содержащим запрещение войны. Однако тот факт, что участники пакта отказались в отношениях друг с другом прибегать к войне как средству национальной политики, не упразднил самого института войны даже для государств-участников. Обращение к войне считалось законным, в частности, в качестве коллективной акции, обеспечивающей выполнение международных обязательств по действующим соглашениям, например по Статуту Лиги наций. Подтверждает это и содержащееся в преамбуле положение о том, -что «всякая подписавшаяся держава, которая впредь стала бы пытаться развивать свои национальные интересы, прибегая к войне, должна быть лишена преимуществ, вытекающих из настоящего Договора». Таким образом, хотя пакт не предусматриваег специальных санкций, его нарушение рассматривается как международное правонарушение, направленное против всех его участников.

Игнорирование пакта некоторыми его участниками и попустительство нарушителям со стороны других участников привели к тому, что, например, нападения Италии на Абиссинию в 1935 г. и Японии на Китай в 1937 г. не только не пресекались, но даже не были формально констатированы как нарушения пакта.

Неоднократные нарушения пакта свидетельствуют о том, что возможность применения на практике соглашений такого рода рискует оказаться нереальной, если они не сопровождаются четкой и эффективной системой санкций.

Общедемократическая концепция мира в ее современном понимании заложена в Уставе ООН. «Поддерживать международный мир и безопасность и с этой целью принимать эффективные коллективные меры...» (п. I. ст. 1 Устава) - важнейшая задача ООН, на решение которой прямо или косвенно направлены все остальные положения этого основополагающего международно-правового документа. Эта концепция, отмечает Г.И. Тункин, «имеет не созерцательный, а активный характер. Она не ограничивается запрещением нарушать  мир,  но  предполагает активные действия  вцелях предотвращения нарушений мира, а в случае нарушения мира -действия в целях прекращения таких нарушений...» (67).

Совершенно очевидно, что для достижения указанной цели Устав ООН предоставляет лучшие возможности и более совершенен в этом отношении, чем Статут Лиги Наций, по крайней мере вследствие следующих соображений. Во-первых, решения СБ ООН, который несет «главную ответственность за поддержание международного мира и безопасности» (п. 1 ст. 24) в соответствии с волеизъявлением членов ООН, носят обязательный характер (ст. 25). Полномочия СБ в этой области изложены в гл. УП Устава «Действия в отношении угрозы миру, нарушений мира и актов агрессии», ст. 41 которой содержит (не исчерпывающий) перечень мер, не связанных с использованием вооруженных сил, а ст. 42 предусматривает возможность применения военных санкций. При этом Устав не устанавливает жесткой последовательности применения принудительных мер. Во-вторых, СБ при принятии решения о принудительных мерах не связан фактом формального объявления войны, а «определяет существование любой угрозы миру, любого нарушения мира или акта агрессии» (ст. 39). В-третьих, СБ теоретически может декретировать использование вооруженной силы не только для отражения вооруженного нападения на члена ООН, для восстановления нарушенного мира и подавления агрессии, но и в случае существования «любой угрозы миру».

На практике, однако, трудно себе представить ситуацию, чреватую столь серьезной угрозой миру, что превентивное применение мировым сообществом вооруженной силы против государства, не совершавшего акта агрессии, согласовывалось бы с принципом невмешательства во внутренние дела, безусловно обязательным для соблюдения всеми, в том числе СБ ООН. Более точной в этом отношении представляется формулировка п. 1 ст. 1, где говорится о подавлении «актов агрессии или других нарушений мира». Данное положение в большей степени соответствует совремерному пониманию безопасности и правопорядка, и в оценке системы коллективной безопасности ООН следует исходить из него. В-четвертых, в ст. 48, установившей  право  СБ  определять,  должны  ли  действия  по выполнению его решений в целях поддержания международного мира и безопасности предприниматься всеми членами ООН или некоторыми из них, учтен печальный опыт Лиги Наций.

Широкие полномочия СБ не затрагивают, однако, права государств на индивидуальную или коллективную самооборону (ст. 51). Кроме того, в соответствии со ст. 53 СБ использует «региональные соглашения или органы для принудительных действий под его руководством".


Принцип коллективного подавления агрессии

Представляется уместным посмотреть, каким образом принцип коллективного подавления агрессии воплотился в «региональных соглашениях и органах», основывающихся на указанных выше положениях Устава.

Например, в преамбуле Межамериканского договора о взаимной помощи 1947 г. говорится об обязательстве «взаимной помощи и общей обороны американских республик» и указывается, что договор заключен, в частности, для того, чтобы предоставить эффективную взаимную помощь против вооруженных нападений на любое американское государство, и для того, чтобы принять меры против угроз и агрессии против любого из них». Ст. 3 Договора устанавливает, что вооруженное нападение на американское государство должно рассматриваться как нападение на все американские государства, и соответственно каждый из участников договора обязуется оказать помощь при отражении нападения. Аналогичные положения содержат и Устав Организации американских государств 1948 г., (преамбула, ст. 20), Североатлантический договор 1949 г., (преамбула, ст. 5). Правовая основа для совместной обороны заложена также в Хартии Организации африканского единства 1963 г., (ст. 2, ст. 20) и в Пакте Лиги арабских государств 1945 г., (ст. 6). Уместно упомянуть также, что указанные выше положения Устава ООН получили подробное авторитетное толкование в Декларации ГА ООН об усилении эффективности принципа отказа от угрозы силой или ее применения в международных отношениях 1987 г., в которой подчеркивалась «важность укрепления системы коллективной безопасности ООН».

С появлением в действующем международном праве указанных положений стало возможно и даже необходимо квалифицировать тот или иной международный вооруженный конфликт как агрессия, которая в соответствии с Определением агрессии, принятым ГА ООН в 1974 г., является «применение вооруженной силы государством против суверенитета, территориальной неприкосновенности или политической независимое™ другого государства».

Таким образом, если действия одного государства в международном конфликте классифицируются как акт агрессии, то ответные действия другого или других государств оцениваются в качестве самообороны или международных санкций.

Практика межгосударственных отношений последних десятилетий показала, что положения п. 4 ст. 2 и ст. 51 не лишены определенных недостатков, порождавших при определенных обстоятельствах разногласия в оценке правового режима, создаваемого указанными положениями Устава ООН. Речь, например, идет о значении термина "вооруженное нападение", о природе неотъемлемого права на самооборону.

Отсутствует единство взглядов и относительно того, касается ли запрещение использования силы против "территориальной неприкосновенности" другого государства только применения силы с целью лишить его определенной территории или относится также и к случаям применения силы, связанной с нарушением границ этого государства независимо от времени и целей.

Относится ли запрещение применения силы против «политической независимости» только к случаям применения силы с целью покончить с политической независимостью государства путем аннексии, создания марионеточного правительства или запрещается также применение силы для принуждения этого государства проводить определенную политику или принять определенное решение?

При каких иных обстоятельствах использование силы будет «несовместимо» с целями ООН?

Кроме того, является ли осуществление экономического давления (нефтяное  эмбарго,  бойкот  и  т.д.),  затрагивающего  политическуюнезависимость, разновидностью «применения силы», подпадающей под действие п. 4 ст. 2 Устава ООН?

Споры по этим вопросам продолжаются не один десяток лет. За это время сложилось несколько основных подходов к их решению.

В самом общем виде их можно сформулировать следующим образом:

• не считать Устав  ООН  основополагающим документом современного международного нрава, поскольку несколько элементов, имеющих  существенно  важное  значение  для  функционирования уставной системы  коллективной  безопасности. оказались неработающими, на  практике  эта  идея нашла  свое воплощение, в частности, в действиях США и НАТО против Югославии в 1999 г.,

• рассматривать  п.  4 ст.  2 в качестве основополагающей нормы международного права, но ее прочтение должно быть по смыслу шире того содержания, которое в ней заключено.

Суть данной позиции сводится к следующему.

Права территориальной целостности и политической независимости никогда не были абсолютными, а всегда соответствовали и соотносились с аналогичными правами других государств. Поэтому термин «целостность» (integrity) всегда был более точным, чем термин «неприкосновенность» (inviolability). Отсюда вывод: вторжение на территорию государства, обусловленное угрозой нападения с этой территории, и оправданное условиями, при которых, с точки зрения общего международного права, возникает право на самооборону, не будет подпадать под действие п. 4 ст. 2. Аналогично, когда обстоятельства оправдывают заброску войск для защиты жизни и собственности своих граждан, такое использование силы, если оно ограничивается целями самообороны, никогда не будет направлено против территориальной целостности или политической независимости государства.

• Устав  ООН  запрещает  использование  силы  в международных отношениях за исключением двух случаев: в порядкесамообороны от совершенного вооруженного нападения и в случае осуществления принудительных мер ООН.


Решение Международного Суда ООН по делу Никарагуа против США от 26 июня 1986 г.

Особый интерес в связи с рассмотрением нами принципа неприменения силы и, в частности, в силу сохраняющихся различий в толковании понятии "вооруженное нападение" и "право на самооборону", имеет решение Международного Суда ООН по делу Никарагуа против США от 26 июня 1986 г., (ICJ Rep. 1986. Ссылки на это решение далее будут сопровождаться указанием в скобках страниц данного документа).

Как известно, в заявлении Никарагуа в Суд США вменялись в вину прежде всего действия, нарушающие принцип неприменения силы и угрозы силой в международных отношениях. В свою очередь, США, пытаясь оправдать свое обращение к силе против Никарагуа, ссылались на использование ими права на самооборону Естественно поэтому, что в решении Суда серьезное внимание уделено как нормативному содержанию принципа неприменения силы, так и фактам, представляющим его нарушение. В результате Суд осуществил важную работу по разъяснению права, регулирующего применение силы в международных отношениях, особенно в части, касающейся сложных взаимосвязей между понятиями "вооруженное нападение", "вмешательство", "акт агрессии", "коллективная самооборона".

Хотя эти понятия, употребляемые в Уставе ООН в связи с вопросом об использовании вооруженной силы, известным образом перекрывают друг друга, тем не менее их юридическое содержание не всегда и не во всем совпадает, что влечет за собой существенные политико-правовые последствия.

Основная идея в аргументации официального Вашингтона, а также тех американских авторов, которые поддерживали действия США в Центральной Америке состояла в том, что США прибегают к самообороне против тайного проникновения международного коммунизма и актов международного терроризма.

Так, правительство США в своем контрмеморандуме утверждало, что «Соединенные Штаты в соотпетстгши с неотъемлемым прапом па индивидуальную  и  коллективную самооборону и  межамериканскимдоговором о взаимопомощи ответили на просьбу Сальвадора, Гондураса и Коста-Рики помочь им в их самообороне против агрессии Никарагуа» ( с. 70).

Пытаясь оправдать позицию администрации США, американский юрист Дж. Мур, в частности, отмечал, что в соответствии с договором о создании НАТО вооруженное нападение «включает внешнее содействие восставшим и, следовательно, не ограничивается открытым вторжением». Доказывая, что «Куба и Никарагуа ведут секретную войну против соседних государств Центральной Америки, в частности Сальвадора», что вооруженная агрессия становится политически невидимой, а вооруженные ответные меры против такой агрессии превращаются в осуждаемое вооруженное нападение, он писал, что "право на индивидуальную и коллективную самооборону, закрепленное в ст. 51 Устава ООН, применимо как в случае «непрямого» вооруженного нападения, так и при открытом вторжении» (68).

Со своей стороны бывший госсекретарь США Дж. Шульц утверждал, что поддержка террористических либо подрывных действий в другом государстве, а также поощрение подготовки террористов на своей территории «можно приравнивать в соответствии с международным правом к вооруженному нападению на другое государство» (69).

Надо сказать, что по вопросу о самообороне Суд занял довольно сбалансированную позицию.

С одной стороны, он отверг утверждения американской администрации, согласно которому право на самооборону возникает не только в ответ на вооруженное нападение, но и в случае различных подрывных либо террористических акций, пограничных инцидентов или помощи повстанцам в другом государстве.

Так, по определению Суда, хотя оказание помощи и поддержки восставшим в другом государстве и может нарушать принцип неприменения силы либо невмешательства во внутренние дела, тем не менее это не может приравниваться к вооруженному нападению (с. 104).

Суд также отметил, что «необходимо проводить различие между наиболее серьезными формами применения силы (образующими вооруженное нападение) и менее тяжкими формами» (с. 101).

Реагируя на обвинение США Никарагуа во вторжении в Гондурас и Коста-Рику и в оказании помощи партизанам Сальвадора, Суд определил, что «действия, в которых обвиняют Никарагуа, даже допуская, что они установлены и вменяются этому государству, оправдали бы только пропорциональные ответные меры со стороны государств, которые были бы в таком случае жертвами указанных действий, а именно: Сальвадора, Гондураса и Коста-Рики. Они не могли бы оправдать ответных мер со стороны третьего государства -США и особенно не могли бы служить оправданием интервенции с применением силы» (с. 127).

В связи с этим уместно привести верное замечание французского юриста Ж. Комбако, что если допустить, что «вооруженное нападение по смыслу ст. 51 совпадает с «агрессией» или «использованием силы», как они определены в соответствующих резолюциях ГА ООН, то это означало бы расширение основания для самообороны, так как эти резолюции говорят о запрещенных формах применения силы, которые не охватываются понятием «вооруженное нападение» (70).

Американский юрист Т. Фейрер считает, что «только высокая и ясная граница между вооруженным нападением, оправдывающим обращение к самообороне и менее серьезными формами применения силы... поможет предупреждать интернационализацию внутренних конфликтов» (71).

Вместе с тем, по определению Суда, «вооруженное нападение включает в себя и акты так называемой косвенной агрессии, то есть засылки государством или от имени государства вооруженных банд, групп, иррегулярных сил или наемников, которые осуществляют акты применения вооруженной силы против другого государства, носящие столь серьезный характер, что это равносильно прямому вооруженному нападению» (с. 103).

По мнению РА Мюллерсона, с таким суждением Суда вряд ли можно согласиться безоговорочно. В связи с этим он обращает внимание на следующие обстоятельства.

Во-первых, как показали дебаты в Специальном комитете по определению агрессии, между государствами не было единства мнений по этому вопросу. Если социалистические и развивающиеся страны были готовы предусмотреть в проекте определения агрессии право потерпевшего государства в случае совершения косвенной агрессии предпринимать защитительные меры, «не прибегая к осуществлению права на индивидуальную или коллективную самооборону против этого государства в соответствии со ст. 51 Устава, то есть не перенося свои действия за пределы границ» (72), то западные державы возражали против такого подхода как слишком ограниченного.

Во-вторых, то обстоятельство, что констатация наличия акта агрессии входит в компетенцию СБ ООН (ст. 39 Устава), а наличие вооруженного нападения определяется первоначально самим потерпевшим государством (ст. 51) и дает ему право в одностороннем порядке прибегнуть к вооруженной силе, скорее свидетельствует против отождествления всех действий, представляющих собой агрессию, с вооруженным нападением. Нужно учитывать и то обстоятельство, что Определение агрессии адресовано в первую очередь СБ ООН, который в соответствии со ст. 39 Устава определяет существование акта агрессии, в то время как ст. 51, в которой говорится о самообороне в случае вооруженного нападения, адресована государствам.

В-третьих, п. "g" ст. 3 Определения агрессии, в котором говорится о так называемой косвенной агрессии, содержит указание на значительный субъективный элемент, состоящий в том, что приведенные в нем действия представляют собой состав агрессии только в том случае, если они носят столь серьезный характер, что это равносильно актам так называемой прямой агрессии. Вряд ли в этом случае можно оставлять на одностороннее усмотрение государства решение вопроса о том, начинать или нет широкомасштабные военные действия на территории другого государства.

Кроме того, широкая трактовка понятия «вооруженное нападение» и расширенное понимание права на самооборону чреваты возможностью осуществления международных провокаций в целях создания предлога для крупномасштабного применения вооруженной силы против другого государства (73).

Косвенная агрессия представляет собой совокупность действий, которые присваиваются государству, равно как и действия его собственных органов. Поэтому вооруженное нападение может быть совершено и с помощью иррегулярных сил, наемников или бандформирований, особенно если речь идет о нападении на небольшое государство. Однако при этом не исключена вероятность разного рода злоупотреблений, на которые обращает внимание РА. Мюллерсон.

Так, в соответствии с Определением агрессии СБ вправе заключить, что применение вооруженной силы государством первым не является агрессией на том, в частности, основании, что соответствующие акты или их последствия не носят достаточно серьезного характера. Иначе говоря, акты применения регулярных вооруженных сил могут и не составить акта агрессии, а, квалифицированы, скажем, как пограничный инцидент Следовательно такие акты не могут рассматриваться в качестве вооруженного нападения по смыслу ст. 51 Устава ООН и не порождают у другого государства права на самооборону. Что же касается применения силы посредством бандформирований, иррегулярных сил или наемников, то они могут рассматриваться как агрессия только при столь интенсивном и серьезном применении силы, что это будет равносильным акту прямого применения вооруженной силы (74).

Таким образом, современное международное право, как уже отмечалось ранее, допускает применение силы государствами в целях защиты своей политической независимости и территориальной целостности, но только в ответ на совершенное вооруженное нападение и только для отражения нападения. При этом должен быть соблюден принцип пропорциональности.


Нападения Ирака на Кувейт и реакции международного сообщества

Кратко остановимся на случае нападения Ирака на Кувейт и реакции международного сообщества на действия Ирака.

Как известно, СБ на основании ст. 39 Устава ООН квалифицировал действия Ирака как «вторжение вооруженных сил Ирака в Кувейт» и в этой связи счел, что «имеет место нарушение международного мира и безопасности» (рез. 660/1990). Затем СБ квалифицировал ситуацию как «вооруженное нападение Ирака на Кувейт» и «оккупацию» Кувейта (рез. 661/1990), «аннексию Кувейта Ираком» (рез. 664/1990) и т.д. Действуя далее в соответствии со ст. 40 (о временных мерах, направленных на предотвращение ухудшения ситуации), С1> потребовал от Ирака отвести свои войска из Кувейта и призвал стороны приступить к переговорам для урегулирования их разногласий (рез 600). «Должным образом» учтя «невыполнение этих временных мер», СБ постановил применить против Ирака экономические санкции (рез. 661). Позднее эти санкции, были дополнены мерами, связанными с морской (рез. 665/1990) и воздушной (рез. 670/1990) блокадами. Вопрос о том, почему в резолюции 665, содержащей положения об использовании в целях блокады военно-морских сил государств - членов ООН, СБ призвал их принимать «соразмерные конкретным обстоятельствам меры», а не употребил другую категоричную формулировку, требует особого рассмотрения.

Казалось бы, справедливо полагает И. И. Рогачев, резолюция 665 должна была бы основываться на положениях ст. 42, предусматривающей «демонстрации, блокаду и другие операции» вооруженных сил государств - членов ООН во исполнение решении СБ. Тем более, что однажды СБ своей резолюцией 221/1966 санкционировал использование Великобританией вооруженной силы для предотвращения снабжения нефтью Южной Родезии, в соответствии с ранее принятым решением об экономических санкциях. Однако, согласно Уставу ООН, предусмотренные ст. 42 меры осуществляются контингентами национальных вооруженных сил, предоставляемых в распоряжение СБ «по его требованию и в соответствии с особым соглашением или соглашениями»,' которые заключаются между СБ и членами ООН Поскольку такие соглашения СБ не были заключены ни с одним государством - членом ООН, ст. 42 Устава, очевидно, «не работает». Показательно, что ни одно решениеСБ о применении принудительных мер не было прямо обосновано ст. 42 и сама статья в его резолюциях не упоминалась.

В связи с этим следует сослаться на ст. 39, предоставляющую СБ полномочия делать «рекомендации... о том, какие меры следует принимать для поддержания или восстановления международного мира и безопасности». Данная формулировка трактуется в международно-правовой доктрине двояко: во-первых, как санкционирующая применение государством вооруженной силы в интересах международного сообщества, которое в противном случае было бы незаконным (случай уже упоминавшейся блокады Великобританией Южной Родезии); во-вторых, как позволяющая СБ рекомендовать членам ООН предпринять военные санкции. Иначе говоря, ст. 39 рассматривается как частичная компенсация неприменимой ст. 42

По мнению ИИ. Рогачева, СБ исходил из второго толкования, когда 27 июня 1950 г. принимал резолюцию, рекомендовавшую государствам - членам ООН «предоставить Корейской Республике ту помощь, которая может оказаться необходимой для отражения вооруженного нападения и для восстановления в этом районе международного мира и безопасности». Впоследствии, однако, высказывалось мнение, с которым трудно согласиться, о том, что если СБ вообще имеет право рекомендовать принудительные меры, согласно гл. УП Устава, то эти меры никак не могут включать военные санкции.

События в Персидском заливе, как справедливо полагает ИИ. Рогачев, поставили перед мировым сообществом ряд сложных политико-правовых вопросов, связанных с проблемой совершенствования мер, направленных на сохранение и восстановление международного мира и правопорядка.

Правомерно ли, в частности, говорить о формировании принципа («подпринципа», являющегося частью нормы jus cogens о неприменения силы и угрозы силой) коллективного подавления агрессии? Каким образом участие ООН влияет на законность вооруженного коллективного подавления агрессии? Какие меры может включать это противодействие, смыкающееся с принципом ответственности за агрессивную войну? Насколько отработан правовоймеханизм принятия СЬ ООН решения о применении принудительных мер, включая использование вооруженной силы? Где заканчиваются нрава мирового сообщества в отношении государства-агрессора? (75)

В связи с поставленными вопросами заметим, что Устав ООН, обязав членов международного сообщества "обеспечить принятием принципов и установлением методов, чтобы вооруженные силы применялись не иначе, как в общих интересах", сформулировал, на наш взгляд, принцип централизованного использования вооруженных сил (в том числе в целях подавления актов агрессии), предусмотрев, причем в качестве исключения, право государств на индивидуальную и коллективную самооборону. Однако в послевоенный период исключение из уставного принципа стало правилом, а сам принцип исключением.

Именно право на коллективную самооборону послужило основанием, в частности, для создания противостоящих друг другу военно-политических союзов НАТО и ОВД. В условиях существования ядерного оружия блоковый механизм сдерживания практически парализовал уставную систему.

В начале 90-х гг. в Персидском заливе, на наш взгляд, была предпринята попытка подавления акта агрессии, действуя в соответствии с упомянутым выше принципом.

При определенных обстоятельствах сила может применяться в связи с реализацией народом права на самоопределение. Применение силы в этом случае оправдано, если это право нарушено с помощью оружия, если нет сомнения, что речь идет о праве на самоопределение и если ненасильственные действия не дают желаемого результата. И в данном случае действия в поддержку борьбы за самопределение должны быть пропорциональны репрессивным мерам, направленным на предотвращение реализации права на самоопределение.

Целью ООН является поддержание международного мира и безопасности. При этом важно отметить, что задача ООН заключается не только в том, чтобы реагировать на акты агрессии, но и в том чтобы предпринимать меры по предотвращению и ликвидации угрозы миру.

Из содержания ст.  1 У стана  ООП следует, что поддержание международного мира и безопасности не означаег просто поддержание status quo. В  контексте ООН международная безопасность означает безопасность коллективную, а не национальную. Она понимается как безопасность  для  каждого  члена  международного  сообщества пользоваться в  условиях мира правами на суверенное  равенство, правом  на  самоопределение, свободой выбора политической, экономической и социальной систем, соблюдение принципа уважения прав человека и осуществлять изменения в рамках международного сообщества в целях утверждения основ международного правопорядка, изложенных  в Уставе ООН.  По смыслу Устава ООН  национальная безопасность включает в себя неприкосновенность каждого из членов международного сообщества, в соответствии с основными принципами международного  права и  предотвращение военных действий  на международном уровне,  способных  вызвать эскалацию  насилия. Безопасность, в любом случае, должна  обеспечивать возможность осуществления мирных изменений в сфере международных отношении в целях дальнейшего укрепления  международного   правопорядка, достижения большей справедливости и равенства.

Егоров С.А. Вооруженные конфликты и международное право. М., 1999.